В центре Люберец вчера сносили палатку с шаурмой, цветами и сигами в одном флаконе. Это был сущий ад и цирк с конями.
Хозяева – армяне. Долго меняли зиц-председателей, всяко разно продлевали свое существование в форме данной торговой точки, но губернатор сказал быть всем цивилизованными. Шаурма же к ценностям цивилизации не относится. И вот пришли сносить злые люди.
Армяне подготовились: заставили подъезды самосвалом и автокраном, а также выдвинули в передовой полк самое ценное – матерей, жен и детей. Там много было чего: ругани, истерик, обмороков, угроз и ярких монологов. Особенно козырно телега про детушек, лишаемых хлебушка, смотрелась на фоне Эскалейда, в котором приехал глава клана с группой поддержки. В общем, если коротко: этот местный дон в ходе препирательств с полисами и приставами залез на крышу палатки по стреле автокрана, а потом затащил туда бабу с двумя малыми детьми лет шести – мальчиком и девочкой. Там много еще чего было, на безымянной высоте. Дождь, солнце, опять дождь. Полтора часа малые на крыше провели, в итоге всех спасли, дона в кутузку за понты, маму детей снимали эмчеэсники.
Хитроумие армянского народа в целом вызывало гнев и срач со стороны коренного русского населения, которое экономический конфликт рассматривало целиком через призму начавшегося воссоединения Русского Мира. Были и две дамы с набором общечеловеческих ценностей, с позиций которых есть шаурму не комильфо, но отдать часть свободного времени за свободное распространение шаурмы ты обязан. А одна бабушка – участница войны с мудростью даоса отметила, что не за то она воевала, чтоб летом помидоры по двести рублей были.
Вот эта фотка (см.фото), на мой скромный взгляд хорошо отражает внутренний нерв события. Обратите внимание на позы изображенных на этом эпическом полотне людей. На первом плане – служители Закона, судебный пристав и полицейский.
Полицейский – он над схваткой. Взгляд его несколько суров, мужественен, устремлен в даль. Проще говоря, ему по#уй. Хотя, возможно, это опыт работы сказывается: делать покер-фейс, когда тебя, как может показаться, прилюдно лишают стабильного приработка.
Пристав. Он здесь самый решительный, ибо ему нечего терять.
– Я пристав, но и Матфей был мытарем,- как бы говорит уверенно протянутое им удостоверение.
– Я твой дом труба шатал! Вот наберу, капитан, кому надо и никогда ты не будешь майором,- как бы отвечает рука с телефоном, принадлежащая его оппоненту. Ему же принадлежит и кусочек носа, выглядывающий в проёме и говорящий о высоком росте его обладателя.
Маленький мальчик в нерешительности: стрелять сейчас или подождать пятнадцать лет и отомстить с холодной головой? Это, пожалуй, наиболее глубокий и драматически окрашенный персонаж картины.
Девочка замерла, с интересом во взгляде наблюдая весь этот содом. Ей не страшно, она верит в добро и Лунтика и не верит в нелегкую судьбу простой армянской женщины. Судьбу символизирует пожилая женщина, сидящая, по всей видимости, прямо на полу.
Женщина, сидящая на полу, впоследствии от госпитализации отказалась и место действия покинула в сопровождении наряда.
В целом, не самое приглядное зрелище. И интересно, с одной стороны, поглазеть, горожан послушать (да, Путина ругали - за провалы в национальной политике, если с народного перевести. Самая приличная фраза: «Шаурма – для бродяг!» - отменный слоган, кстати). С другой же, грустно: ну как можно так рисковать собственными детьми ради возможности продавать шаурму и водяру по ночам?! Хотя место реально козырное – площадь у центральной жэдэ станции, у подземного перехода, да в плотную к пункту полиции.
А вечер выдался спокойный. Вдалеке неслышно пилили палатку, итальянцы мирно играли с уругвайцами и продули, президент в Австрии успешно проводил внешнюю политику.